Я и Ты - Мартин Бубер

просеку в буйно разросшемся лесу; на самом же деле это еще глубже погружает его в подчинение миру Оно. Но мир Ты не является замкнутым. Тот, кто всем своим единым существом, с восставшей силой отношения, выйдет навстречу миру Ты, станет внутренне свободным. Стать свободным от веры в несвободу уже означает стать свободным.

Подобно тому как получить власть над злым духом можно назвав духа его настоящим именем, так должен и мир Оно, который только что зловеще простирался всей своей чудовищной мощью перед малой человеческой силой, покориться тому, кто познает его в его сущности – как обособление и отчуждение именно того, из приливающей ближе полноты которого выступает навстречу каждому всякое земное Ты; того, что представляется великой и страшной богиней-матерью, существом тем не менее по-матерински добрым.

– Но как может набраться сил и окликнуть злого духа по имени тот, у кого внутри угнездился призрак – лишенное действительности Я? Как может похороненная сила отношения возродиться в существе, где могущественный призрак ежечасно попирает ногами обломки этой силы? Как собраться воедино существу, которое непрерывно гонит по пустому кругу ненасытное в своей алчности отчужденное Я? Как может обрести свободу человек, живущий по произволу?

– Как соединены неразрывно свобода и судьба, так связаны между собой произвол и рок. Однако свобода и судьба возвышают друг друга и охватывают друг друга, порождая смысл; произвол и рок, захвативший душу призрак и душащий мир кошмар, терпят друг друга, обитают рядом друг с другом, избегая друг друга, без связи и трений, обитая в бессмысленности – до тех пор, пока случайно не встретятся взглядами и не вырвется из их уст признание в отсутствии избавления. Сколько красноречивой и искусной духовности используют сегодня, чтобы уберечься от такого события или хотя бы его скрыть!

Воля свободного человека обходится без произвола. Этот человек верит в действительность; это значит, что он верит в реальную двойственность Я и Ты. Он верит в предназначение и в то, что оно нуждается в нем; оно не водит такого человека на поводке – оно ожидает его, он должен прийти к предназначению, не зная, однако, где оно находится; он должен выйти навстречу предназначению всем своим существом, и он знает это. Все произойдет не так, как подразумевалось его решением, но то, что произойдет, произойдет только тогда, когда он решится на то, что способен хотеть. Свою несвободную, подвластную вещам и влечениям малую волю он должен пожертвовать своей великой воле, которая уходит от предопределенности к предопределению. Тогда он больше не вмешивается, но и не отпускает то, что происходит, на самотек. Он прислушивается к тому, что возникает из него самого, на пути сущего в мире; не для того, чтобы оно его несло, но для того, чтобы самому воплотить его в действительность так, как оно хочет, чтобы он – в ком оно нуждается – его воплотил, человеческим духом и человеческим деянием, жизнью и смертью человека. Я говорю – он верит, но тем самым сказано: он встречает.

Своевольный человек не верит и не встречает. Он не знает связности – знает он только охваченный лихорадочной суетой внешний, окружающий его мир и свою лихорадочную похоть к его использованию; надо только дать использованию античное имя, и оно будет скитаться между богами. Когда он говорит «Ты», он имеет в виду следующее: «Ты – моя возможность для использования», а то, что он называет своим предназначением, есть лишь оснащение для использования и санкция на него. На самом деле у него нет предопределения, но есть лишь предопределенность вещами и влечениями, которую он исполняет самовластно, то есть по произволу. У него нет сильной воли – у него есть только произвол, который он выдает за волю. Он абсолютно не способен на жертву, хотя и говорит постоянно о ней; ты узнаешь его по тому, что он никогда не бывает конкретным. Он постоянно во все вмешивается, а именно с той целью, чтобы «дать этому произойти». Как можно, говорит он тебе, не помочь предназначению, не использовать все доступные средств, нужные для достижения цели? Так же видит он и свободного человека, и не может видеть его по-другому. Но свободный никогда не имеет цель здесь и где угодно подыскивает для нее средства; у него на уме только одно: снова и снова приносить свои решения на алтарь предопределения. Он принял такое решение, и он будет иногда обновлять его на всех развилках пути; но он скорее поверит в то, что не живет, нежели в то, что решения великой воли недостаточно и его надо подкрепить средствами. Он верит; он встречает. Но лишенный веры мозг своевольного человека не воспринимает ничего иного, кроме неверия и произвола, определения целей и измышления средств. Без жертвы и без милости, без встречи и без настоящего, его мир обусловлен целями и средствами; другим этот мир быть не может; это и называется роком. Так при всем своем самовластии он безвыходно запутан в недействительное; и он осознает это каждый раз, когда приходит в себя и осмысливает ситуацию – поэтому лучшую часть своей духовности он направляет на то, чтобы защититься от этого осмысления или хотя бы скрыть его.

Но, если дать осмыслению, осознанию отпадения, разрыва с действительным и с действительным Я, погрузиться до корней, в глубину, которую человек зовет отчаянием, из которого вырастают самоуничтожение и возрождение, это будет, возможно, началом возвращения.

Брахман ста путей рассказывает, что некогда был спор богов с демонами. Демоны сказали: «Кому можем мы принести нашу жертву?» Все приношения они положили себе в рот. Боги, однако, положили все приношения в рот друг друга. И тогда Праджапати, изначальный дух, предался богам.

– То, что мир Оно, предоставленный сам себе, то есть не затронутый и не расплавленный появлением Ты, искажается, превращаясь в злого духа-душителя, надо просто понять; но как это происходит, когда Я человека, как ты говоришь, теряет свою действительность? Пребывает ли оно внутри отношения или вне его, Я с гарантией остается в своем самосознании, этой прочной золотой нити, на которую нанизываются меняющиеся состояния. Скажу ли я сейчас «Я вижу тебя» или «Я вижу дерево», мое видение в обоих случаях не будет одинаково действительным, но равно действительным в обоих случаях остается Я.

– Проверим, проверим же, на самом ли деле это так. Словесная, речевая форма ничего не доказывает; много раз сказанное Ты в основе своей является Оно, которому по привычке или по тупости говорят Ты, а много раз сказанное Оно в основе